МАШИН ПОДАРОК.
Моя коллега Елена Владимировна, женщина общительная и активная, всегда охотно приезжала к нам в гости на праздники с дочерью Машей. И вдруг пропала… Впрочем, красивые открытки приходили ко всем памятным датам неизменно, и звонила Елена Владимировна регулярно. На вопросы о Маше отвечала немногословно: университет закончила, с трудоустройством пока не сложилось. Я удивлялась: у девушки была престижная специальность филолога-переводчика и опыт учебы за рубежом. Наше своеобразное «дистанционное» общение длилось более пяти лет. И вдруг ранним утром — неожиданный звонок на мобильный. Елена Владимировна кратко сообщила: Маши больше нет, умерла три часа назад. И позвала на похороны.
По дороге в голову лезли неловкие слова утешения. Как помочь матери, потерявшей единственную дочь? Долго мялась у порога с цветами в руках. Елена Владимировна вышла мне навстречу, обняла. Собранная, внешне абсолютно спокойная. Стала расспрашивать о моих детях. Так, словно я просто зашла к ней в гости и именно это сейчас — самое главное.
В квартире — особенный порядок. Там, где жил и недавно покинул свое жилище тяжелобольной человек, царит стерильность. На столе, на виду, самый важный документ на текущий момент — врачебное свидетельство о смерти. Скупые слова в графах, за которыми вся Машина недолгая жизнь. Дата рождения, диагноз, дата и время смерти, причина смерти — раковая интоксикация.
Везде — на полках, по углам, на столике, на подоконниках — коробки с капельницами, шприцами, флаконами, каждый из которых стоит оплаты нескольких рабочих дней прилично зарабатывающего человека.
На кресле — свадебное платье для Маши. Так принято хоронить девушку, не успевшую выйти замуж. Как можно так достойно держаться в комнате со множеством ярких пакетов по углам, с новыми детскими игрушками? После поминок Машина мама раздала их всем присутствующим родителям для детей. По просьбе покойной. Какую силу духа надо иметь, чтобы отправиться в магазин покупать игрушки для чужих детей в преддверии похорон собственного ребенка? Тем временем Маша, красивая, улыбающаяся, смотрела на нас с портрета рядом с иконами.
Уже позже удалось узнать о последних годах ее жизни. В мамином изложении все казалось каким-то буднично-простым, почти естественным. Без надрыва, слез, возмущения она спокойно рассказала о том, что происходило на протяжении тех самых пяти лет.
Через месяц после окончания университета у Маши диагностировали тяжелую форму рака лимфоидной ткани и лимфоузлов. Более пяти лет борьбы — не только с болезнью, но и с безденежьем (мать не могла оставить дочь одну даже на один день) и с самыми страшными врагами – безразличием, коррупцией в медицине, вымогательством и невероятной усталостью. Ежедневные поездки на лечение на такси — сил перемещаться в общественном транспорте не было. Муж почти все время проводил на работе. «Ты думаешь, почему я такая спокойная? — уловила она мои невысказанные мысли. — Знаешь, за эти годы все слезы уже выплаканы. А самое страшное — это не сегодняшние похороны, нет. Ад — это больницы, химия, ухудшения, очереди к врачам, опять небольшое улучшение и снова — пропасть. Ад — когда муж запил, и я ничего не могла поделать. Ад — это когда Маша сказала, что не хочет больше жить. Как я боялась суицида, боялась выйти даже на секунду в соседнюю комнату!
Первые четыре года она все твердила – смысла жить нет. А потом мы все постепенно пришли к вере. И Маша сказала: «Я буду бороться. Ведь жизнь так прекрасна!». И в это же время муж перестал заглядывать в рюмку, так что последний год у нас получился особенный. За десять дней до ее смерти мы побывали всей семьей в Машином любимом кафе, она — на коляске, в красивом платье, улыбалась, шутила и обещала: «Вот увидишь, я скоро смогу ходить! И мы соберем всех моих друзей и будем пить чай с пирожными на веранде!»
Есть говорящие вещи и предметы. В доме у Елены Владимировны облупленный пол и окна, не обласканные краской двери рассказывали о том, что каждая копейка была потрачена на борьбу за Машину жизнь. На стенах и холодильнике — рисунки. Яркие цветы, бабочки, радуга. И подписи: «Я думаю о жизни», «Мне уже лучше», «Сегодня я начинаю выздоравливать», «Все будет хорошо». Так мама старалась отвлечь и поддержать дочь. И еще календарь, обыкновенный, настенный. Возле многих дат — кружочки. Это — визиты к врачу. Или кружочки с буквой Х. Я не задавала лишних вопросов, все и так ясно. Х — «химия», химиотерапия, особые дни боли, страдания и плохого самочувствия. А еще — на полках уже не нужные Машины учебники, словари и самоучители. Много духовной литературы. Молитвослов и Евангелие.
Когда у одного нашего знакомого, молодого парня, была обнаружена «Машина» форма рака лимфоузлов, Елена Владимировна подняла все свои контакты — у нее пухлый справочник с телефонами и адресами всех онкоспециалистов, лабораторий и «нужных» людей: «Я им сразу все продиктую, а то самой много пришлось времени потратить, тут ведь реагировать надо мгновенно, нельзя упустить время», — переживала она.
Рядом с такими людьми не просто хорошо, она из тех редких женщин, с которыми легко говорить и так же легко молчать. Ее присутствие заставляет переоценить многое, посмотреть по-другому, с другой высоты на то, что мы называем своими бедами и несчастьями. Язык не повернется роптать о бесконечных спутниках обычного детства — насморках, бронхитах, ветрянке и болезненных прорастаниях молочных зубов.
«Знаешь, это очень хорошо, когда дети часто болеют, — как-то прервала она мое нытье. — Вот Маша моя. Никогда не болела, не поверишь! Ни разу я на больничном не была. Думала, что это замечательно. Подарочный ребенок. Совсем не болеет. У нее до рака медицинская карточка была «чистая». А прозрела я много позже, уже в кабинете у нашего онколога. Он подробно расспрашивал о Маше, о том, какие заболевания она перенесла в детстве. Врач грустно сказал мне, подбирая слова, боясь «убить» правдой, что неизлечимыми формами рака чаще всего заболевают молодые люди с детренированным иммунитетом: не болели, не болели, вот и нет у организма привычки сопротивляться, правильно вырабатывать антитела. А потом в один проклятый момент вдруг — срыв. И раковые клетки мгновенно размножаются. Острая форма. И очень тяжело лечится. Вот так…»
Бывают слова, сказанные вяло, неискренне, неубедительно. Они — как опавшие осенью листья, шелестя, проносятся мимо. Есть слова, сказанные из глубины самого человеческого естества — они идут из закаленного страданием сердца. Когда после нашего последнего разговора у моей маленькой Дашки ночью поднялась высокая температура, меня — впервые в жизни! — перестал «давить» противный липкий материнский страх. На болезнь, оказывается, можно посмотреть, как на подарок, как на защиту, как на условие для здоровой жизни в будущем.
©Мария Парий
